Еще одна блондинка - Страница 18

– Дерьмо пристало, воняет.

Пожилая дама стала нервно озираться в поисках кого-нибудь из охраны или команды, но в это время элегантный синеглазый красавец невозмутимо взял девицу за локоть и практически уволок вниз, в каюту. Здесь он усадил Жюли на стул, а сам засунул свой багаж под диван. Повернулся к Жюли и холодно сообщил, что теперь она может идти куда угодно. Девушка опешила и с подозрением уставилась на своего надсмотрщика.

– Это почему это? И зачем было тащить меня сюда?

– Чтобы вы не довели до инфаркта почтенных и приличных людей. И не сбежали по глупости.

– А теперь, значит, можно доводить? И сбегать?

– Пожалуйста. Мы вышли из порта. Вы хорошо плаваете?

– Совсем не плаваю. Но если эта посудина будет плыть с такой скоростью – утоплюсь.

– Мир станет лучше. Во всяком случае – чище.

– Я мылась!

– Не сомневаюсь. Хотя бы раз в своей жизни это делал всякий.

– Слушайте, зачем вы меня везете в Англию, если я вам так противна?

– Мне противны не вы, а образ, который вы себе избрали. Я считаю ваше поведение ребячеством, которое извинительно для ребенка, к тому же мальчика, но отвратительно во взрослой девушке.

– Веду себя, как умею.

– Врете. У вас правильная речь – когда вы не вставляете в нее всякий словесный мусор. У вас ухоженные ногти. Хорошие зубы. Чистая кожа. На шее золотая цепочка. Дорогое белье.

– Что? Да как вы...

– Оно, извините, торчит поверх ваших брюк, потому что они сползли почти до колен, и просвечивает сквозь футболку.

– Это заниженная талия!

– Глупости. Талия располагается у всех примерно в одном и том же месте. Ее нельзя занизить или завысить. Варьируется только объем, но он у вас вполне... гм... симпатичный.

– Откуда вы взялись, такой... старорежимный!

– Сначала объясните, зачем вам эта игра?

– Я не играю.

– Играете, причем плохо. Вы ведь не так вели себя с дядей?

– Откуда вам знать? Вы же с ним не общались.

– А откуда это известно вам? Вы же провели свое трудное детство исключительно на помойке?

Она исподлобья посмотрела на Джона и вдруг расхохоталась.

– Ладно, сдаюсь. Вы меня удивили, опекун. Я думала, вы ни на кого, кроме себя, не смотрите. А вы глазастый. Ногти, зубы... Даже на трусы мои пялились втихаря – о, пардон, сорвалось.

Она села поудобнее, достала из глубин куртки смятую пачку сигарет и закурила. Джон еле удержался, чтобы не отобрать у нее ядовитое курево. Девчонка явно провоцировала его.

– Вообще-то я родом именно из того слоя общества, который так широко и разнообразно представлен под мостами Сены. Моя мать была девушкой по вызову. Отец – неизвестен. Очень может быть, что в роду у меня были кровавые маньяки – не боитесь?

– Не боюсь. Дальше?

– Дальше – больше. Моя мать отдала меня в услужение хозяину одного ресторанчика, у него были дети – мои ровесники, и он согласился взять меня на воспитание. Сама мамаша продолжала трудиться по своей прямой профессии, и немудрено, что вскоре она словила туберкулез. Мсье Гарольд нашел ее в больнице, куда приехал с проверкой в качестве префекта округа. Вы ведь не знали, что ваш дядюшка был префектом? Его очень уважали все вокруг, особенно комиссар Прево. И тут облом – комиссару пришла телега, что Гарольд Ормонд в юности занимался грязными делишками на алмазных копях в Кимберли. Прево чуть не плакал, когда шел к Гарольду с ордером, но долга не нарушил. А ваш дядюшка и говорит: мол, обещал я одной бедной женщине, что привезу ей попрощаться ее дочурку. А Прево уперся – под арест и все. Тогда дядя Гарольд сунул ему в зубы, дал деру, забрал меня у ресторанщика и в бега... Вы улыбаетесь, жестокий?

– Я плачу. Потом вы с дядей Гарри перелезли через стену, оказавшуюся стеной женского монастыря, и старик-сторож, которого дядя Гарри когда-то своими руками вытащил из-под рухнувшего башенного крана, пристроил вас у себя до тех пор, пока Прево не успокоится...

Жюльетта восторженно взвыла.

– Откуда вы знаете? Дядя Гарри вам писал?

– Нет, не он. Его друг. Виктор Гюго. Так и назвал свое письмо: «Отверженные», том первый.

Жюльетта опять рассмеялась. Только теперь это был вполне девичий, мелодичный и звонкий смех, и даже несколько чумазое личико стало гораздо симпатичнее и мягче.

– Вы опять меня уели, опекун.

– И беру свои слова насчет плохой игры обратно. У вас прирожденный дар рассказчицы. Хорошая фантазия, бойкий стиль. Будете и дальше дурака валять?

– Буду. Но не сильно. Вам так хочется узнать мою подноготную?

– Хочется – это неправильное определение. Больше всего мне хотелось бы, чтобы я не становился вашим опекуном. Но раз уж я им стал, хочется верить, что когда-нибудь вы будете со мной откровенны. Сами. Без расспросов с моей стороны.

– Ага, поняла. Это когда я проникнусь вашей добротой и благородством.

– Ну, например. Идете наверх?

– Иду.

– Отлично. Тогда я передохну в каюте.

– Я передумала. Развлеку вас лучше разговором.

– О нет. Тогда пройдусь я.

С этими словами Джон поднялся и быстро вышел из каюты.

Он прогуливался уже с полчаса, когда до него донесся визгливый голос какой-то дамы.

– ... Говорю, вам, офицер, из окна соседней каюты сыплется какой-то мусор!

– Из иллюминатора, мадам.

– Какая разница! Его относит прямо на мое окно!

– Иллюминатор, мадам.

– Боже, какой упрямый... Да сделайте что-нибудь!

– Какой у вас номер каюты, мадам?

– Восемнадцатый. А мусор летит из двадцатого.

Джон похолодел. Двадцатый номер принадлежал ему... и маленькой змее Жюли!